Говорят, что гении всегда странноваты. И, невзирая на их особенность, то, что они творят, впоследствии нравится очень многим «общепринятым» людям. Возможно, это их имидж или специфика их работы диктует им быть такими. А может, это действительно особое строение их психики, особое мышление.
График, живописец, сценограф Ибрагимхалил СУПЬЯНОВ – очень открытый и жизнерадостный человек. У этого мастера есть удивительная черта, которую я не встречала ни у одного художника прежде: он строго и честно подходит ко всему. Этот талантливый живописец добросовестно работает над каждым своим произведением, которое выносит на суд зрителей.
Убийство ради искусства
– Ибрагимхалил Камилович, я как-то прочитала ваше интервью, в котором вы рассказывали о том, как из-за любопытства стёклышком разрезали цыплёнка. Вы, художники, часто так поступаете?
–Нет, ничего подобного (улыбается). У каждого есть воспоминания из детства, которые сейчас как-то пытаешься связать, понять. Особенно в детстве всё для нас чудо и любопытно распознать тайну чуда, мне было интересно изучать этот мир изнутри. Случай с цыплёнком – это те детские случаи, которые ты стесняешься кому-то рассказывать, и, я скажу больше, разрезание цыплёнка – больше научный интерес, нежели жажда кого-то убить. Мной правило желание узнать, что же там внутри такое, что позволяет ему так красиво и свободно двигаться. Я к этому отнёсся как к чуду природы. В попытке разгадать схему, механизм, не понимал, что от этого цыплёнок умрёт. Был любознателен, а не кровожадным. Очень сложно представить в раннем детстве какой ты выберешь путь, я даже мог стать оперным певцом. Да, есть такой опыт. В детстве к нам приезжали продавать фрукты-овощи, нужно было подняться на крышу и кричать о продаже на всё село. Я был, откровенно говоря, нарасхват, потому что научился виртуозно кричать. За это я получал плату в виде тех же фруктов или овощей.
– Поэтому вы сейчас работаете в Дагестанском театре оперы и балета?
– Нет, не поэтому, просто так получилось, что вот уже более трёх десятков лет сотрудничаю практически со всеми дагестанскими театрами. Мне нравится творческий процесс, эмоции, которые я получаю, создавая образцы сценографии. Приятно, когда люди ходят на спектакли, к которым руку приложил в том числе и я.
– Да? А мне кажется, что современный человек уже не такой ценитель прекрасного - в его голове всё больше цифр.
-Есть всякие.Но есть ощущение некой потери и пустоты. Искусство перестало быть дефицитным. Сегодня люди могут обходится ЗАМЕНИТЕЛЯМИ. Могут распечатать «Мону Лизу» в идеальном качестве и повесить её на стену, и им кажется, что не надо ходить ни на какие выставки. Современному обществу хватает одного движения руки, чтобы скачать электронные книги. Понимаете? Ценность культуры, творчества и искусства очень быстро теряется. Дефицит всегда ценился, а сейчас мы вынуждены по обложке ценить вещи, которые потребляем... Подумайте о том, как сильно изменилось понимание красивого, привлекательного за последние 10–15 лет. Сегодня сильно деградировало понятие «любовь», любовь к искусству. Был случай обидный, когда пришлось просить чиновника о спонсировании выставки в другой стране и в качестве благодарности я приношу свои работы, в ответ мне говорят: не-не, мне это не нужно, раскрасьте лучше в моём доме потолок в китайском стиле.
– Соглашаетесь?
– Не умею. Увы, это то, что мы имеем прямо сейчас. Куда мы пришли. Это то, с чем каждая творческая личность сталкивается прямо сейчас, когда не может понять, что ей делать. Люди пытаются выделиться не качеством, а количеством, пытаются ярче засветиться – и неважно, каким способом– в этом нескончаемом потоке однотипного материала. Достаточность низкого качества, свободный доступ ко всему что лежит на поверхности – вот что превратило искусство в ещё один продукт потребления.
«Я не знаю вашего имени…»
– Но, тем не менее, вы работаете и живёте в Дагестане. Вы, побывав во многих странах нашего необъятного мира, не остаётесь там, а возвращаетесь сюда, где людям не нужны ваши картины, им нужен разукрашенный потолок…
– Где бы я ни находился – через 10 дней начинаю тосковать и думать уже, как вернуться домой. Это как ломка у наркомана, которому не хватает дозы. Набираю информации для того, чтобы рассказать об этом на Родине Да, многие мои знакомые художники уехали отсюда и не жалуются, но мои корни здесь, и они крепко срослись на этой земле.
– Вы неоднократно представляли нашу республику и страну на крупных арт-площадках в США, Германии, Турции, Чехословакии, Прибалтийских странах, где искусство ценится и востребовано…
– И что? Вы думаете, меня там ждут с распростёртыми объятиями? Вот говорят, что там, за рубежом, мы можем стать знаменитым и успешным. Не спорю. Но там за рубежом ко мне и к моим друзьям относились любовью потому что мы все говорили и говорим языком искусства. Но лучше, когда тебя любят и почитают дома. Элементарно тут соседи порой друг друга не знают. Буквально вчера погас свет в нашем доме, и жилец из квартиры рядом зашёл в мастерскую и говорит: «Извините, я не знаю вашего имени, хотел бы попросить…». И это сосед, с которым мы уже годобщаемся. Поэтому обо мне нельзя сказать, что я настолько знаменит. Многие восторгаются моим творчеством, но как только дело доходит до приобретения картин, то на этот счёт у них есть свои любимые художники. Сталкиваешься с разными проблемами за пределами мастерской. Я полгода пробыл в Нью-Йорке в поисках, какая галерея согласится выставить мои работы. И даже единственная русская галерея на мой визит отреагировала очень агрессивно. За дверью моей мастерской всё чётко и жёстко программирована жизньюисредой. Но, думаю, это неправильная реакция по отношению к человеку, который не знает правил страны в подобных вопросах. У американцев нет времени что-либо кому-то объяснять, совершенно нет. Там страшная монополизация, эту сферу контролируют какие-то свои службы. Чтобы там выставляться, нужно, чтобы ты был или диссидентом, или коренным жителем или уже очень выгодно продаваемым художником.
– А какой из этих трех вариант ваш?
– Я похож на человека, который говорит одно, а думает другое? Находясь здесь, у себя дома, я могу ругать систему и сказать, что в плане искусства мы в полной… Ну, вы сами понимаете, о чём я, но за пределами России я говорить такое никогда себе не позволю. Мне повезло, что мои выставки там проходили, потому что оценили моё творчество.
Сказки для слепого отца
–Ибрагимхалил Камилович, патриотизм вам достался по наследству от отца, которому вы рассказывали выдуманные вами истории?
–(Задумчиво). Выдуманные история, это правда. Он догадывался, наверное, что я сочиняю, но делал вид, что верит. Для него это было в радость. Сестра моя работала на консервном заводе, и я читал отцу в газете статью, где якобы написано о трудовых успехах сестры. Несмотря на абсолютную слепоту, он многое умел, даже дрова колол. Все вокруг диву давались, как ему это удаётся. Очень легко ориентировался в Махачкале, как и по какой дороге идти в Буйнакске, в родном селе Каранае. Ослеп он на войне. Про фронтрассказывалмало. Только один случай. Когда он лежал раненный в окопе, увидел, как мимо пробегает один из наших, и попросил помочь ему добраться до санчасти. Тот отказался. От обиды отец прицелился, чтобы выстрелить в него, и очень долго думал, держа его на мушке, но, так и не решившись нажать на курок, опустил ружьё.
–Наверное, он гордился бы тем, что его сын носит звание народного художника Дагестана.
–Я благодарен министру культуры РД Зареме БУТАЕВОЙ, за звание народного художника республики. На вопрос - как отнёсся бы отец к этому событию. Думаю, он скорее гордился бы тем, что я стал тем, кем сегодня являюсь. Тем, что не изменил себе и своим принципам, а это лучшая награда для меня.
Хорошо Маша и почти наша. Шарапова была близка к победе, но далека от российских реалий 
Железная красота. Мастер из Дагестана творит чудеса из металла 
«Ничто не усмирит мой пыл». «Дагестанский Брюс Ли» о мечте сниматься в кино