Профессиональные плакальщицы, кажется, остались в прошлом веке, так думают многие – и ошибаются. Они есть и сегодня. Оказание услуг подобного рода пригодится, если вы не способны лить слезы вообще или делать это подолгу даже на похоронах. Что поделать, это не каждому дано, а плакальщицы способны плакать долго, пронзительно и со вкусом.
Захра и Патимат родом из села Карацан Кайтагского района Дагестана. Специализируются они на исполнении песней-плачей, и за свои 60 с лишним лет воспели не одного усопшего. Осенью этого года пенсионерки были приглашены принять участие в нашумевшей инсталляции AN OCCUPATION OF LOSS («Оккупация потери») известного американского фотографа Тарин Саймон, которая прошла в Нью-Йорке. По возвращению Захра Малдаева и Патимат Алибекова рассказали «АиФ-Дагестан», каково это - быть причастным к выставке такого масштаба и для чего сегодня нужны песни-плачи.
Плач на заказ
Алина Акаева, «АиФ-Дагестан»: Как Тарин Саймон узнала о вашем творчестве, вы ведь люди не публичные?
Захра Малдаева: Это был тот самый шанс, который выпадает раз в жизни. Я ведь из рабочих. Многодетная мать. Воспитала и вырастила 11 детей. В советское время работала нянечкой в сельском детском саду. После развала СССР учреждение закрыли, была вынуждена идти работать в местный совхоз. В общем-то, все. Какая тут может быть заграница? А тут звонит односельчанка и спрашивает: «Слышала, как на похоронах исполняешь песни-плачи, поедешь в Америку, в Нью-Йорк?» От неожиданности даже растерялась. Мне 62 года, никогда не думала, что поеду за границу, а тем более в Соединенные штаты. У меня и загранпаспорта-то не было. Была возможность взять с собой еще одного человека. Предложила своей подруге.
- А разве на похоронах поют?
З.М.: Это не совсем песня в современном ее понимании. Песня-плач – это народный эпос. Их исполняли наши мамы, бабушки, прабабушки и т.д. Песни на похоронах нужны, чтоб поддержать родных, отвлечь их от непрерывного плача по усопшему, чтоб они не истязали себя страданиями и могли немного успокоиться. Как правило, это небольшие свободного стиля сымпровизированные четверостишья, в которых восхваляется умерший. Одна из нас запевает (все сочиняется на ходу, нет никаких заготовок) и исполняет четверостишье и еще две строчки к основному тексту, которые будут служить чем-то вроде припева. Сидящие в комнате женщины подхватывают эти слова и повторяют их несколько раз. Вариации могут быть совершенно разные. Затем снова вступает солистка, уже с новым куплетом. И так несколько раз.
- То есть вас приглашают специально для исполнения таких песен на похоронах?
Патимат Алибекова: Нет. Мы ходим только к тем, кого знаем.
- Насколько искренним может быть плач по малознакомому человеку?
П.А.: В селах практически все в той или иной мере связаны родственными узами. И те, кто пришел в первый день похорон, плачут вне зависимости от того, близкий это человек или нет.
З.М.: Кем бы ни приходился тебе умерший, его бывает жаль и, видя горе родных, невозможно сдержать слез.
«Это только начало!»
- Дети не были против вашего отъезда в Америку, учитывая политические разногласия в отношениях между нашими странами?
З.М.: Все дети были рады, говорили, что это такой шанс, что обязательно надо им воспользоваться. И только младший сын был против. Долго возмущался, что я на старости лет еду искать приключения, говорил, что мое время прошло, что не надо мне никуда ехать. Он, бедный, переживал за нас, рассказывал, что думал каждый вечер, вернемся ли мы из Америки или нет. А когда вернулись, спрашивает: «Ну что, закончились ваши приключения?» Отвечаю: «Напрасно переживал. Это только начало!»
- Я читала американские издания ELLE и VOGUE, которые очень «вкусно» описывают все, что там происходило, слушала рассказы участников, но всё-таки не совсем понимаю, что это было и для чего это нужно.
З.М.: И для нас было необычно всё, что делала эта художница.
П.А.: Мы пробыли там 22 дня. Первые четыре дня шли репетиции, нас вводили в курс дела, говорили, что и как мы должны делать. А потом уже были сами «выступления». Все действо проходило в зале с 11 высокими колоннами. Они были расположены полукругом, и в каждой из них сидел представитель определенной страны. Всего приняли участие плакальщики 15 стран. Там были участники из Никарагуа, Армении, Греции, Азербайджана, Индии, Румынии, Эквадора и других государств. Каждый демонстрировал традиции своего народа. Кто-то приехал с гармонью, кто-то с барабаном, а кто-то с трубой. Неистовей всех плакали индусы. Все действо начиналось на закате солнца с барабанной дроби в исполнении участницы из Румынии. За вечер было по 3-4 выступления, в ходе которых участники сменяли друг друга. Нам раздали браслеты, на который давался сигнал, когда надо было начинать и по такому же сигналу мы прекращали свой плач. Когда не было зрителей, мы не плакали и начинали до того, как кто-то заходил. За полчаса выступления посетители входили внутрь колон, кто-то мог плакать вместе с нами, кто-то садился на пол, скрестив ноги, и подолгу смотрел на нас, некоторые принимались утешать.
С армянами вышел даже курьезный случай. Их было трое. Они вообще постоянно смеялись, несмотря на такую атмосферу, царящую на выставке. Они не называли себя армянами, говорили: «Мы не армяне, мы курды». Один из них был родом из Сирии, другой из Парижа, третий – из Ирака. После одного из выступлений, во время небольшого перерыва, один из участников прибежал, закатываясь от смеха. Спрашиваем, в чем причина. Оказалось, что во время исполнения солистка забыла текст, и спела, что попало. Второй не выдержал и стал смеяться, чтобы зрители не видели его смеха, он закрыл лицо руками. В итоге заходящие в колонну видели человека с закрытым лицом, у которого будто в истерике трясутся плечи. Естественно, многие стали успокаивать мужчину и просить не убиваться так. От этого участник еще судорожней начинал смеяться.
Курс на Лондон
- На выставке Тарин Саймон тоже импровизировали или исполняли готовый текст?
З.М.: В первый же день во время репетиций организаторы, послушав наше выступление, сказали, что наши плачи не так грустны, как бы им хотелось. Попросили плакать посердобольнее.
- Выставка шла почти месяц, и вы все это время плакали «по заказу»? Как это возможно?
З.М.: Сама идея инсталляции основывалась на том, что это будет плач по условному усопшему. Каждый участник вспоминал о своем горе. У меня перед глазами вставал погибший четыре года назад сын. Это был самый любимый ребенок. После его смерти я потеряла счет времени: порой не понимаю, то ли четыре года прошло, то ли четыре дня. Он ехал на похороны двоюродного дяди и разбился по дороге. До смерти сына я спокойно исполняла песни-плачи и с легкостью импровизировала, теперь же, как запеваю, так он встает перед глазами, к горлу подступает ком, и больше не могу петь.
- Наверное, на родину возвращались с радостью?
З.М.: Нет (смеется). Честно говоря, жаль было покидать Нью-Йорк. Очень красивый город. Так тепло встретили, будто всю жизнь любили и ждали только нас. А когда все завершалось и осталась пара дней до отъезда, сожалели, что так быстро прошло время и нам пора уезжать. Это был настоящий отпуск, какого в моей жизни никогда не было. Родить и вырастить 11 детей – большой труд, сами понимаете, все эти годы было не до отдыха. В следующем году нас пригласили на подобную выставку в Лондон. Я долго не говорила сыну, но совсем недавно как-то вырвалось, что планируем поехать. Сын снова стал возмущаться и сказал, что никуда не пустит. Но, даст Всевышний - поедем.
Смотрите также:
- «Мы взрослеем».Писатель Виктор Ерофеев - о разврате, женщинах и мачо →
- Я не кровожадный: На что готовы художники ради вдохновения? →
- Вячеслав Костиков. В гостях у счастья →