Точных данных о том, сколько дагестанцев уехало в Сирию за годы жестокой и кровопролитной войны, нет. Оценки разнятся – от 2 до 5 тысяч. Как правило, они стали «пушечным» мясом для ИГИЛ (террористическая организация, запрещённая в Российской Федерации), хотя они не планировали воевать, они уезжали строить «справедливый мир», «новый халифат».
Уезжали с жёнами и детьми. Сегодня известно количество вернувшихся детей. Почти у всех родители сгинули в мясорубке войны. Какая-то часть находится в лагерях беженцев, многие находятся в заключении – в курдских тюрьмах. В тюрьмы уводят и мальчиков от 14-15 лет. И шансы на их возвращение призрачны.
Сегодня возвращаются только дети, попавшие туда совсем малышами, или родившиеся уже там, в Сирии. Около 300 российских детей удалось вернуть благодаря усилиям очень многих структур. Подавляющее большинство – 225 детей – из Дагестана. Огромная роль в их возвращении аппаратов уполномоченных по правам ребёнка. К огромному сожалению, в республике не разработана система их реабилитации. Ими занимаются органы опеки, к некоторым прикрепляют психологов. По мере возможности с ними встречается уполномоченный по правам ребёнка в Дагестане Марина Ежова. Кроме того, к ним приезжают с подарками представители благотворительных фондов, общественных организаций.
Я побывал в двух семьях – в одной муж увёз всю семью, погиб там, и жена успела вернуться обратно до того, как перестали выпускать взрослых. Во второй – жена уехала с детьми и не вернулась…
Хорошая невестка
Большой дом, отдельная застеклённая веранда, где собирается вся семья и куда приходят гости. Магомед (здесь и далее все имена изменены), отец семейства, больше молчит, говорит бабушка Салимат.
– Невестка Айшат была очень хорошей. Молилась, мы все молимся, занималась хозяйством, детьми, ухаживала за мужем, всё как положено. Я живу отдельно, в селе. Это сейчас я всё время здесь, а тогда не считала нужным мешать спокойно жить сыну с семьёй. Приезжала, конечно, часто... В какой-то момент Айшат надела хиджаб. Ну, надела так надела. Магомед был не против, он семьей мало занимался – постоянные рейсы, он дальнобойщик, долгие поездки. Потом, смотрю, хиджаб стал чёрным, и у неё начались разговоры, что нет справедливости в Дагестане, в России, всё идёт не по исламу, вокруг все кяфиры, даже я неправильно молюсь. Я отшучивалась, старалась не ругаться, говорила, зачем тебе это, молись Всевышнему и не думай ни о чём.
В один день приехала к ним после обеда, стучусь, не открывают. Старшие трое должны были из школы уже вернуться. Шамиль, младший, в садик не ходил ещё. То есть они все должны быть дома. Открыла ворота сама, ключи у меня есть. Дома тишина. Никого. Обычно вещи бывают детские по дому разбросаны, когда дети маленькие, не уследишь за всем. А тут всё чисто, вещей нет. Мне стало нехорошо, открыла шкаф, смотрю, какой-то полупустой. Потом я узнала: когда Магомед был в отъезде, она собралась, собрала детей и уехала в Турцию, оттуда перебралась в Сирию. Потом уже Магомед рассказал, что она его уговаривала: «Поедем в Шам (в Сирию), там начнём новую, правильную жизнь, по исламу». А он отказывался, не верил, что она говорит серьёзно.
Две внучки – погодки – им 12 и 13 лет. Обе в хиджабах, молчаливые, слушают что говорит бабушка и бегом исполняют её поручения, подают чай, накрывают на стол, уносят тарелки. Бабушка же говорит, что они очень послушные, сидят дома, не смотрят телевизор, ни с кем не общаются. В школу пока они не ходят, но собираются в сентябре пойти. Бабушка ищет им репетиторов.
– Их мама погибла во время бомбёжки, – продолжает Салимат. – Старшего сына забрали в курдскую тюрьму, а младших – в детский дом. Мы долго искали их. Есть группы в Ватсап, в которых занимаются поисками. Привезли их с другими детьми. Такие тихие они стали…
Во время разговора входит представительница опеки, здоровается со всеми, обнимает детишек, садится с ними на диван, фотографируется и уходит. Психологи реабилитацией этих детей не занимаются. В школу пока они не ходят. Предоставлены сами себе. Говорят очень мало, скупыми короткими фразами. Скучают по маме, которой уже нет, по старшему брату, судьба которого неизвестна. Только младший Шамиль разговорчивый – помнит стрельбу, взрывы, самолёты. На вопрос, чем там занимался, отвечает – играл с другими детьми.
Стать ниндзя
Маленькая однокомнатная квартира на мансарде многоэтажного дома. Поднимаешься на лифте на последний этаж, дальше – пешком. В комнате огромный диван, телевизор, шкаф-купе, стол и пара стульев. Улыбчивая Мадина в чёрном хиджабе обнимает своих дочерей, которые сидят рядом с ней на диване и смотрят телевизор. Старший сын Ахмед сидит за столом и что-то черкает в тетрадке. Тоже улыбается.
– Нас вывез мой покойный муж, – рассказывает Мадина. – Он говорил, что там будет хорошо, там мы сможем правильно воспитать детей. Я поверила ему, не стала противиться. Там, где мы жили, войны сначала не было. Муж работал на какой-то стройке, я сидела дома, дети ходили в школу, где их учили Корану и арабскому языку. Других предметов в школе не было. А потом к нам подошёл фронт, пришла война. Начались бомбёжки, стрельба, какие-то взрывы. Кто наш, кто против нас, я ничего не понимала. Когда моего Меджида принесли мёртвым, я поняла всё, я поняла главное, что надо бежать отсюда, как можно скорее.
Мне повезло, тогда женщин ещё выпускали. Через Турцию, какими-то путями, нас вывезли, только мы отдали все деньги, что у меня были. Но, слава Аллаху, мы дома. Пусть тут тесно, пусть тяжело, но мы дома. Дети ходят в школу, конечно, они сильно отстали, но с ними отдельно занимаются. Огромное спасибо директору школы, учителям, которые так нам помогают.
Ахмед показывает тетрадку со своими рисунками и текстами. Тут есть планы – «Стать ниндзя. Одолеть холод. Победить страх», фразы о своем состоянии – «Горе в моём сердце. Нет радости в моём сердце» и дневниковые записи – «Мама ушла на работу. Я гуляю на улице. У нас дома горячие батареи и шкаф-купе, люстра, двери, телевизор». Рисунки – запутанные, сложные и какие-то пугающие.
– Мне уже 12 лет, я хожу в школу, но пока мало понимаю, отстал очень, – Ахмед говорит медленно, слова выходят тяжело и не совсем внятно. – В Сирии не учили тому, что нужно здесь: математике, географии, были только занятия на арабском. И часто нас отпускали, когда начинали бомбить.
Позже Мадина расскажет, что сын отстаёт в развитии, он плохо спит ночами и ему нужен хороший психолог. Диагноз поставить не смогли, а психолог, который приходил, не нашёл общего языка с мальчиком. А Ахмед на вопрос о психологе ответит: «Он плохой. Я ему всё рассказал, а он говорит, что я вру».
У всех семей, у всех детей, вернувшихся из Сирии, проблемы практически одни и те же. Им нужны хорошие психологи, внимательная опека, правильная адаптация, лечение, реабилитация. Маленькие дети быстро забудут всё, что было с ними в другой стране, а у детей постарше в глазах читаются страх, беспокойство. Их надо выводить из посттравматического синдрома. Они должны учиться, догонять сверстников, нужно индивидуальное обучение для каждого.
Нужна долгосрочная программа психологической и юридической помощи – оформление документов детей, опекунства, пособий. Нам всем очень важно, чтобы дети, пережившие ужасы войны, вернулись к миру, вошли в общество, забыли всё плохое. Социализация «сирийских» детей – задача, которую надо начинать решать сейчас, немедленно.
Недетская травма: как забыть про ад?
Советы по адаптации детей, переживших войну, даёт педагог-психолог начальных классов МБОУ СОШ № 29 Умайганат Абдурагимова:
«Дети до трёх лет не в состоянии понять и осознать военную ситуацию, но это не значит, что малыши ничего не понимают – они чувствуют и ощущают, более того – способны улавливать ваше настроение и эмоции, по интонации, поведению, выражению лица. Около 10-20% детей чувствительны к настроению родителей и остро реагируют на любые изменения.
Ребёнок воспринимает мир через вас и, если вы хотите помочь ему сохранить душевное равновесие, будьте внимательны к своему состоянию. Играйте, шутите, читайте книжки, занимайтесь совместным творчеством, дайте ему понять, что вы рядом, что он не один. Детям дошкольного и младшего школьного возраста уже можно объяснить многие вещи. Поговорите на доступном для ребёнка языке о происходящем. Не следует вдаваться в душераздирающие подробности – ваша задача успокоить ребёнка, а не наоборот. Когда будете говорить с ребёнком, понаблюдайте за его реакцией, учитывайте умственные и эмоциональные особенности. Детям свойственно выражать свои эмоции в игре и рисунках, поэтому не пугайтесь рисунков-«войнушек», оружия, ненавязчиво предложите ему разноцветные мелки, дайте пластилин и сами присоединитесь к нему – рисуйте радуги, солнышко вместе.
Если есть в доме животное, предложите ребёнку взять ответственность за животное – забота о более слабом помогает детям преодолеть свой страх. Смейтесь, дурачьтесь, рассказывайте смешные истории и анекдоты. Чувство юмора – лучшее лекарство.
Важно, чтобы дети не закрывались в собственных мыслях и эмоциях. Осознанность, понимание своих эмоций ведёт к облегчению состояния. Изменения начинаются с того момента, когда ребёнок задумывается о своих эмоциях и о том, что он собирается делать. Потому с детьми можно проводить как индивидуальное консультирование, так и групповую работу. Общение с другими детьми в группе увеличивает количество выборов. Можно использовать техники: игра в чувства, закончи предложение, сочинение рассказов. Не говорить и не вспоминать о трагическом произошедшем, возможно, и проще, но это страх, остающийся в детской душе надолго и единовластно имеющий силу над настоящим и будущим ребёнка.
