Известный художник Габибулла Габибулаев поговорил с корреспондентом «АиФ Дагестан» о десяти годах, проведенных в Китае, о своем творчестве и дальнейших планах.
- Ты провел немалую часть в жизни в Китае. Расскажи, как ты попал туда и чем там занимался?
- После коллективной выставки российских художников «Современный русский реализм» в 2004 году в Пекине одному преподавателю китайского института понравились мои работы, и он поинтересовался у организаторов выставки – кто это? Меня пригласили в Китай…
Не секрет, что вся современная китайская школа живописи основана на русской академической школе. Китайцы очень хотят учиться у наших художников. Благосостояние Китая выросло, и они могут себе позволить приглашать иностранных преподавателей в разных областях, государство выделяет деньги, чтобы оплачивать таким, как я, переезды, аренду квартир, заработную плату. Наличие иностранного преподавателя поднимает престиж, статус института, его привлекательность для студентов.
У меня был всегда интерес к Китаю, во время учебы в училище нас Гусейн Магомаев даже учил ушу-саньда. Так волею судьбы я оказался в Китае. Я всегда понимал, что там многому можно поучиться. Я поехал в Китай на полгода, не было идеи надолго там застрять. Но получилось, что предложили мне еще остаться, а потом пригласили мою семью, чтобы я душой был спокоен. Мне с семьей стало намного легче. Тут ты один на чужбине, а тут семья рядом. Мы кушаем дома, готовим что хотим.
Китай – всё-таки другой, скажем так, специфичный вообще мир, не всем он подходит, не все Китаем проникаются. И я не могу сказать, что я прямо почувствовал, что всё это мое. Что-то мне порой было близко, в некоторых вещах было далеко, особенно чуждо мне их мировоззрение. Я в целом, как бы это н звучало странно для художника, мусульманского мировоззрения человек, а там своё мировоззрение. Порой это просто суеверия, порой это древние учения, порой это коммунистическая идеология. Всё смешано, но в мировоззренческом плане всё это было для меня чужим.
Я всё время был привязан к институту, который мне давал возможность находиться в Китае, и не просто находиться, но и работать и получать зарплату, меня обеспечивали квартирой, это давало мне возможность заниматься своей работой. Жена тоже нашла там работу – она преподавала английский для китайских детей. В материальном плане ситуация выправилась, пока мы там были. Сегодня у меня в Дагестане есть мастерская, жильё. Это важный вопрос, если этого нет – ты не можешь себе позволить вообще ничего. Это даёт мне возможность сейчас работать, быть спокойнее, потому что когда этого нет – никакого спокойствия не будет. Мы, мужчины, должны семью обеспечить самым минимальным, а потом уже заниматься тем, что нам интересно.
На примитивном уровне
- Как ты преодолевал языковый барьер? На каком языке говорил с учениками?
- Сначала я решил, что китайский – очень сложный язык, и взялся за английский. Мне пришлось самостоятельно его изучать. Китайцы с детства учат английский язык, и многие преподаватели и студенты на английском умеют общаться. Первые два года я обходился общением на английском, а на китайском мог коряво сказать только несколько слов.
Я думаю, что это не было правильным решением, человек может и два языка учить одновременно. Мой опыт говорит, что надо по приезде в любую страну тут же начинать учить язык или хотя бы за месяц, чтобы был словарный минимум.
Потом я переехал в другую провинцию. Там на английском говорили меньше. Ну и время тоже прошло, года два. Я потихоньку начал китайский учить, что-то практиковать. Стал учить слова, термины, которые были необходимы для преподавания, чтобы делать замечание, например, студентам, «здесь поправь» или «это убери». В итоге прошло десять лет, и я на примитивном, бытовом уровне общаюсь и на китайском, и на английском языках.
- Я слышал, что китайцы в деле, в договорных отношениях, как ты говоришь, очень специфичны?
- Я после двух лет работы в Академии Китайской традиционной оперы в Пекине переехал в Чженчжоу, где работал преподавателем живописи и рисунка в Международном восточном институте искусства. Этот контракт мне предложил один бизнесмен и по совместительству чиновник довольно высокого ранга. Антикоррупционная тема в Китае достаточно активна, и он, видимо, под неё попал. В итоге его посадили и контракт прекратился. Сразу выяснилось, что мой контракт был «липовым». Это китайская традиция: если человек позволил себя обмануть, значит, он сам дурак, они на себя не возлагают нравственные устои, они освобождают себя от угрызений совести.
После этого я переехал южнее и два года работал в провинции Хынань. Там был очень сухой климат, красоты вокруг нет, природы особой нет. Мы переехали на самый юг Китая, почти на границу с Вьетнамом. На берегу моря маленький, хороший городок. В нем довольно большой институт, почти семь тысяч студентов. Влажный климат, субтропики. Этот маленький городок позволял на электромотоциклах поехать на пляж, работу, да куда угодно. Жили мы в этом городе лет пять. Сын подрос, и у меня навязчивая мысль появилась, что нам надо возвращаться, моя душа тянулась на Родину.
Натурный китайский период
- Твоя первая выставка после Китая меня ошеломила и буйством красок, и красотой, и точностью деталей, и какой-то неклассичностью. Что было в тех работах из китайского опыта?
- Китайцы прекрасны и сильны во всем. Я мог бы использовать в работе их специфические эффекты. Но я не стал смешивать. Первая моя выставка, которая экспонировалась в Махачкале, состояла из композиционных вещей. Это фигуративные композиции с определенными идеями. А китайский период был почти весь натурный. Я ехал туда пейзажи писать, рисовать с натуры – это одно направление, а придумывание – другое. У меня желание опять вернуться к своим старым работам. Я смотрю на себя с высоты прожитых лет и хочу понять, что я вообще хочу делать. У меня сейчас такой момент в жизни, когда у меня есть возможность сделать именно то, что хочу, не распыляясь на продажи, на конъюнктуру, хотя это тоже нужно.
Я хочу более серьёзные задачи поставить. Посмотрим, как это у меня получится...
- Сегодня каким сюжетом тебе хочется заниматься?
- Это историческая, героическая тематика времён Шамиля. Я раньше увлекался этой темой и хочу сделать большую работу. Основная идея наметилась, пока не буду много о ней говорить. Главная задача – поставить задачу повыше, посложнее.
Большая ответственность говорить о Шамиле и его времени. Зная историю Шамиля и его личность, нельзя что-то говорить плохое или недооценивать! С другой стороны, не надо однобоко говорить об этом, что это просто идеальный герой. Я думаю, много найдётся исторических материалов, где он поступил неправильно, где был даже жесток. Но то, что это был легендарный герой, мудрый человек, храбрый и отважный воин, это для меня истина. Шамиль - высочайший образец героического кавказского типа, мужского типа.
Все из ничего
- Бывает, что идея приходит ночью, во сне? Утром успеваешь её сохранить?
- Очень часто. Поэтому я и студентам, и всем говорю, что надо держать при себе лист бумаги и карандаш, чтобы удержать идею, которая может прийти во сне. Иначе она улетит и больше никогда не придёт. Когда начинается работа над композицией, мысли идут как цепная реакция. За одну мысль цепляется другая, и ты бросаешь то, что делаешь, и зарисовываешь другое, чтобы не забыть.
Есть такое мнение, и, наверное, с этим мнением я полностью согласен. Человек в идеальном понимании творит, но у него нет дара сотворить что-то из ничего, он всегда творит из того, что уже существует. Творец сотворил всё из ничего, мы же творим из увиденного, из услышанного, из пережитого, из прочувствованного.
- Когда ты понял, что пойдёшь в художники?
- С самого раннего детства я любил рисовать. Я помню, у нас в селе стояла бочка с соляркой, одна сторона её была плоской. Я брал камни и рисовал на этой стороне. Потом уже, будучи студентом Академии, я приехал в село. Бочка стояла ещё, и на ней рисовал один мальчик. Это, конечно, меня тронуло!
Да, было желание, хотя я не понимал в детстве, что значит быть художником, было просто детское желание рисовать. А тут оказывается целая наука, стать профессионалом, диплом получить. Вся жизнь выстраивается в какую-то цепочку случайностей, а в то же время смотришь и понимаешь, что случайности неслучайны, это закономерность.