Дизайнер Магомед Моллакаев о местечковом искусстве

Художник и дизайнер Магомед Моллакаев рассказал корреспонденту «АиФ Дагестан» о своем творчестве и собственном видении современного дагестанского искусства.
 
– Магомед, когда ты понял, что будешь рисовать профессионально?

– С тех пор как себя помню! Мне давали карандаш, и я мог часами рисовать. Оттуда и пошло... И все хвалили: «О, какой ты молодец! Ты художником будешь!» И я отвечал: «Да, я буду художником!» Я помню, как мама мне купила два толстых альбома раскрасок про коней и собак разных пород, моя любовь к собакам и коням оттуда. Я их срисовывал через кальку, они до сих у меня дома где-то лежат.
 
– Как родители восприняли тот факт, что ты не пойдёшь в юристы, в медики, а станешь художником?

– Родители сами рисовали хорошо, оба. У них не получилось  по художественной линии пойти… А меня и сестру они настраивали с детства на искусство. Но в 90-е годы была непонятная ситуация, и мне посоветовали, «может, поступишь?» Я и поступил – на экономический. И через полгода понял, что это мое.

 
– Что тебе как художнику дала Москва?

​– Расширила кругозор, углубила знания. Вначале было трудно, приехать в Москву из провинции, устроиться, сразу попасть в колею непросто. Я рисовал, писал картины – пейзажи, натюрморты, сдавал в галереи. В принципе, неплохо продавались, но этого не хватало на жизнь. Я по образованию оформитель, сейчас это называется дизайнер. Еще в Махачкале я освоил компьютер, программы и начал заниматься графическим дизайном. Фундамент, который заложили в художественном училище  Виктор Ильич Кристегло, Галина Васильевна Пшеницина, Сталина Андреевна Бачинская, сильно помог. Но этого было мало в мире современного дизайна, и я пошёл учиться в Британку (Британская высшая школа дизайна) на курс визуальных коммуникаций к Леониду Фейгину. Вот там мне всё, как в китайском шкафу, расставили по полкам. Они мои знания и опыт соединили и помогли составить цельную картину мира. Когда мы поехали в Лондон в наш головной институт, я понял, что надо делать, понял, что дизайн основывается на гармонии. 
 
– Есть у тебя работы, в которых ты раскрываешь себя, своё личное, сокровенное?

​– Я еще далеко не раскрылся, не выразился. Много лет занимался графическим дизайном, это все-таки не в чистом виде искусство. Но несколько последних работ могу назвать, которые мне близки:  последний проект у Джамили Дагировой в Первой галерее «Месторождение». Серия графики так и называется - «Месторождение». Другой проект, в котором я участвовал, – объединённая выставка, посвящённая Дагестану, в Доме национальностей в Москве. Там был триптих «Золотой песок черных камней. Караман 1, Караман 2, Караман 3».  
 
– Как приходят идеи картин?

– О чём-то думаешь, что-то волнует. Это сразу не приходит, в процессе, каждый день, накапливается,  думаешь, размышляешь, как это сделать, как это выразить…Чего-то такого типа депрессии, что нет вдохновения, нет. Появляется тема – и ты начинаешь работать. А список тем никогда не заканчивается. Это как нитка, узелок завязал, следующий узелок завязал и идёшь дальше… У меня целый альбом с идеями, я их туда записываю. Там идей на пятьдесят персональных выставок хватит. Жизни не хватит! Когда ты понимаешь, как это работает – процесс пошел, только успевай! А это всё идет через образование! Каждый день один час я отдаю образованию. Или читаю, или смотрю - фильм или лекцию.  Интернет как университет! Например, на ютубе есть канал «Гараж». Институты выкладывают лекции. Материала много.

 
– Что должно произойти, до какой степени должны дозреть мысли, чтобы ты начал рисовать? Что подталкивает, чтобы ты встал за мольберт?

– Чтобы Патя (Патимат Гусейнова, арт-директор Центра этнической культуры) сказала: «Так, послезавтра у нас выставка!» или Джамиля Дагирова (директор и куратор галереи современного искусства «Первая галерея»): «Так, я ничего не знаю, через неделю у нас открытие!» Так было и с  «Караманом» в Доме национальностей в Москве. Куратор выставки Гульнара Исхакова сказала: «У нас через неделю выставка! Магомед Кажлаев, Олег Пирбудагов принесли работы, а где твои?» Я ответил: «А у меня нет!» Она: «Как нет? Давай!» И я за одну ночь написал триптих.

Мне нужен чёткий, жёсткий дедлайн. Долго пишу, набираю эскизы, целый альбом бывает по одному проекту. Я эскизы нумерую, что за чем идёт. Первоначальная идея, концепция может полностью поменяться к концу.
 
– Ты взялся за театральное искусство. Как ты пришёл к этой форме и какие спектакли оформил?

– Театр – это лаборатория, где объединены все виды искусства. Живопись, концептуализм, абстракция, архитектура, дизайн интерьеров и графический дизайн, дизайн одежды, история искусств. Это очень интересно, и очень интересно, конечно, работать с режиссером. Это особый мир, который открывает перед тобой новые возможности. Я ещё в 1996 году оформил два спектакля в Русском и Кумыкском театрах. Потом в Москве я помогал запустить производство печати на ткани, подключил к работе Татьяну Столяр, махачкалинку, тоже давно переехавшую в Москву. Нас познакомили Лена и Тагир Гапуровы. Оказалось, что Таня тесно связана с театрами, с ее подачи мы начали с театрами сотрудничать. Я помогал в работе художникам-постановщикам. После  окончания Высшей школы театрального искусства имени Аркадия Райкина режиссер Скандарбек Тулпаров уговорил меня прийти в Кумыкский театр, где сейчас оформляю два спектакля. Они выйдут в новом театральном сезоне.

В 2018 году оформил мюзикл «Кабаре ДжексонВилл» в постановке режиссера С. Тулпарова в Русском театре, это музыкальная комедия, где на сцену в главной роли вышла талантливая певица Хиринду-Сафи Султанова. Следующую сценографию сделал недавно в Театре юных москвичей, сейчас на очереди две антрепризы.
 
– Для тебя как художника, вернувшегося из Москвы, происходящее в искусстве Дагестана не слишком местечковое?

– Оно и родное, оно и местечковое. Здесь такой островок… Как это правильно выразить… Основная масса художников в собственном соку варится. По пальцам можно пересчитать, кто занимается современным искусством, – Джамиля Дагирова, Зарема Дадаева и Патимат Гусейнова – как кураторы, как художники. И художников тоже немного. Ибрагим-Халил Супьянов, Апанди Магомедов, Магомед Кажлаев – это классики концептуального искусства. Тагир Гапуров очень мощный, глубокий. Лена Гапурова просто потрясающая, у неё работы современные, она сильна как концептуалист.

Тимур Мусаев — сильный и талантливый  художник-концептуалист. То, что я вижу в последнее время, — его искусство уже никак не связано с Дагестаном. Оно выше, больше охватом. К сожалению, он уехал. Таус Махачева – тоже  сильный художник-концептуалист, она вышла на международный уровень и глубоко копает в теме, которую создает.

Патимат Гусейнова занимается абстракцией, концептуальными работами. Мне понравилось, как она через себя пропустила в проекте «Слой» нашу архаичность. Такого ещё у нас никто не делал. Это уже новое, это уже исследование. Это не в чистом виде работа человека, который увидел, срисовал, показал. И я вижу, что работа слеплена. Она знает форму, какие руки это лепили. Это цепляет.

У Мусая Гайворонского очень интересные работы. Последняя выставка по  камню – такая интерпретация архаичного искусства через орнаментальное. Он через себя пропускает и на бумаге, и на камне. Это мы говорим о концептуальном искусстве.

В Дагестане пока еще идёт формирование современного искусства. Оно есть, но пока здесь воспринимают ближе академическую школу. Увидел – нарисовал. Всё понятно, всё разжёвано. Вот картинка, вот кувшин, вот пейзаж, абстрактного мышления нет. Хотя у дагестанцев оно сильное, тысячелетиями складывалось именно абстрактное мышление – в орнаментах. Орнаментальное искусство резьбы по металлу, по дереву, ковровые орнаменты, роспись керамики, каллиграфия и так далее.
 
– Старинное искусство кубачинцев, балхарцев тоже имело какие-то каноны, правила – вот «мархарай», а вот «древо желания». Сегодняшняя абстракция Пати откуда берется?

– Поверь, оттуда  же. Просто наша проблема в том, мы отстали от всего остального мира. Мы застряли в 80-х годах, не в 90-х даже. Повторюсь – мы воспринимаем мир как картинку, увидели – перенесли на холст, буквально. Джамиля Дагирова рассказывала про  выставку «Театр часовщика» в  Первой галерее, про то, какой  интерес она вызвала у людей. В день по 400 посетителей приходило смотреть. А я говорю, что это дети! Это детство, мы сейчас ментально находимся на уровне детского возраста. Нам интересно смотреть игрушки. Мы их хотим лепить, трогать, видеть. Мы пока ещё в детстве!

В целом в России сильно влияние академического искусства. Оно практически только у нас в России сохранилось как академическое. Это репинская школа, суриковская школа. Серьёзные школы, с фундаментальным подходом. В мире уже как-то от этого отходят. Оно есть, есть хорошие школы. Но в целом это не требуется, потому что мир поменялся. Мир сейчас совсем другой. Например, тот же балет. Во Франции и Англии совсем другой балет. Там пластика тела говорит о тебе, о твоём переживании. Наш балет  зародился в Париже, пришёл к нам и в таком же виде сохранился. И застрял в этом плане. Нам чисто форма важна: как балерина вышла, как ноги поставила, сколько фуэте сделала. Все обсуждают, она так это сделала или не так это сделала… А сейчас, например, в том же Париже не обсуждают форму, а обсуждают, что она выразила, как она через пластику это выразила, как она музыку услышала. Важна форма, во главе рисунок, а потом его раскрашиваем.

- Некоторые не отдаю, некоторые отдаю. Понимаешь, тут происходит диалог. От покупателя тоже зависит. Если вижу, что покупатель понял, что я написал, я отдаю. Цену говорю, даже если он торгуется,  я отдаю. А если человек не понимает, просто ему кажется красиво, то могу и не продать.
 
– Махачкалу узнают сейчас по хаосу в строительстве, в движении транспорта, во всём. Есть ли какие-то штрихи, которые можно добавить, чтобы Махачкала выделилась чем-то другим, хорошим?

–  В основе всего лежит хорошее, широкое и глубокое образование. Надо людей учить, не хватает профессионализма в этом плане. Большой пробел 90-х годов, когда непрофессиональные люди пришли к управлению. Люди, которые только о наживе думали. При всё том, что я не люблю СССР, в то время было очень много того, за что «били по рукам»! Были ГОСТы, СНиПы, законы, и они неспроста были приняты. Они учитывали социум, общежитие городское, строительство. Были генеральные планы. То, что делается и сейчас в нормальном мире, на том же Западе… Вначале создаётся архитектурная комиссия, прежде чем построить район, привлекают профессионалов, инфраструктуру разрабатывают. А не так, что нам выделили деньги — как бы нам их освоить. А потом начинается: «У тебя «есть  же» брат художник? Или дизайнер? Давай его привлечём». И мы видим результат, фонтаны кувшинов на просп. Калинина стоят. Башни, которые понаставлены по городу, – на Ленина типа дагестанские. Там ничего дагестанского нет.

Когда на Западе делают реконструкции для туристов, там учитывается всё: как это строилось, из какого материала это строилось, почему так делалось, почему камень так обрабатывался, почему конструкция такая была. В Дагестане взяли квадратную конструкцию, облепили её плиткой, воткнули какие-то европейские аля-витражи, никакого отношения к Дагестану не имеющие. Я называю это  евробашни. Чтобы город был благоустроенным и эстетически привлекательным, нужны люди хорошие, они есть, но им трудно сейчас пробиться в силу своей интеллигентности. Поэтому должна сформироваться городская общественность, горожане сами должны контролировать процесс.