Белое платье, яркий макияж и такие же яркие цветы в руках. С кокетливой улыбкой под бурные аплодисменты и выкрики «Браво» актриса исчезает за кулисами… Сладкие сны среди ночи прерывает звонок о чрезвычайном происшествии. И актриса театральной сцены мгновенно превращается в героиню невидимого фронта.
«Тебя могут поднять в любое время дня и ночи – и в выходные, и в праздники, это служба», – говорит старший психолог Главного управления МЧС РФ по РД, капитан внутренней службы Патимат Шайхова. Она мечтала стать актрисой кино и театра, но в итоге выбрала работу психолога. О работе она поговорила с «АиФ-Дагестан».
«Марьям, будь сильной»
Ума Саадуева, «АиФ Дагестан»: – Патимат, почему сначала сцена, а потом психология? Ничего общего не вижу между этими профессиями.
Патимат Шайхова: – Хотела поступить на факультет культуры, даже театральную студию окончила, однако родители посчитали профессию актрисы неподходящей для дагестанской девушки, я поступила на экономический факультет. Совершенно не моё. Затем отучилась на психолога.
Актёрская профессия схожа с психологией. Ты проводишь всё услышанное через призму жизненного опыта. Ты запоминаешь все прожитые моменты в жизни, в нужный момент работы вспоминаешь пережитые чувства и мысли в разных ситуациях и берёшь их. Актёров, как и психологов, называют инженерами человеческих душ.
– Мне кажется, народ Дагестана настолько сильный и сдержанный, что инженеры человеческих душ им вовсе не нужны даже в самый страшный период их жизни.
– Ошибаетесь. За почти 15 лет работы службы ещё ни один пострадавший или родственник не отказался от психологической помощи в зоне чрезвычайной ситуации (ЧС). Когда происходит крупное происшествие, между психологами распределяются участки работы – само место происшествия, больницы, куда доставляют пострадавших, бюро судебно-медицинской экспертизы, где проводится процедура опознания, место, где следователи работают с родственниками пострадавших, пункт временного размещения, телефон горячей линии. Экстренная психологическая помощь, которую мы оказываем, предполагает работу с острыми реакциями людей на горе. У каждого она своя, хотя общий их набор известен: шок, истерика, агрессия, плач. Наша задача – облегчить их состояние.
Звонят на горячую линию, если она открыта по ЧС, звонков очень много, и работать на горячей линии дистанционно намного тяжелее, особенно сообщать о смерти родственника, близкого. Когда ты видишь человека, легче: можно обнять, держать за руку.
– Вам приходится говорить с человеком о гибели его родных?
– Да, это моя работа. Если мы говорим конкретно о том, как мы сообщаем о смерти близких (кстати, мы можем это делать только с разрешения других родственников), к этому привыкнуть, конечно, невозможно и выстроить план такого разговора тоже.
Например, у женщины на пожаре пострадало четыре сына, двое погибли. И мне нужно было сообщить матери об этом. «Примите мои соболезнования – ваши дети погибли!» – не подходит. Какие именно из четырёх, кто, имена?? У меня есть доли секунды... И поэтому единственное, что могу планировать, это само сообщение, корректную формулировку. В данном случае это было по-человечески: «Марьям, будь сильной – Магомеда и Ахмеда с нами больше нет!» А что происходит дальше и есть самое тяжёлое (пауза).
Я имею право проститься
– Не всегда психолог может оказаться рядом с тем, кто в катастрофе потерял своего родного человека. Какими словами можно ему помочь?
– Специальных слов не существует, но важно быть рядом, чтобы человек не навредил себе или окружающим. Ни в коем случае нельзя говорить: «Всё будет хорошо, всё наладится». Родственники могут посчитать, что их горе обесценивают. Гораздо честнее сказать: «Я не представляю, что ты чувствуешь, я не представляю, как тебе плохо, но я буду рядом, чтобы помочь тебе прожить это горе».
Каждая ситуация индивидуальна: кого-то нужно обнять или взять за руку, кому-то нужно предложить найти ресурс – ради чего жить. Очень важен приём активного слушания – дать возможность человеку выговориться. Не существует никаких слов утешения, невозможно заменить одного человека другим. В эту минуту просто пытаешься быть с человеком рядом и поддержать его морально и физически до приезда родственников или, если он нуждается в медицинской помощи, до момента передачи его медикам.
– Родственники зачастую боятся идти на опознание. Боятся собственной реакции, страха, неизвестности. Почему?
– Опознание – некая точка невозврата – до этого момента у всех есть надежда, что их близкий жив. При сопровождении процедуры первоначально мы сами смотрим на тело, чтобы максимально подготовить родственников (и себя) к тому, что предстоит увидеть.
Был случай, когда тело погибшего парня было сильно повреждено, я предупредила родных. Родственники стали отговаривать отца: «Ты потом его никогда не забудешь!». Он и так его не забудет! Никогда в жизни! Родители – единственные, кто имеют право идти и попрощаться с сыном. Самое страшное, когда мать и отец хоронят своих детей.
Помню мужчина, у которого погибло двое ребятишек в ДТП, выходя из морга, он держал одного из них на руках. Молча сел в машину, плакал, прижимая ребёнка. Потом стал меня благодарить за то, что я сделала для него. В момент, когда сердце его было разорвано, он не забыл о благодарности. Такое не забыть. Был ещё случай. Приехала на место пожара – во дворе четверо погибших детей, накрытых простынёй. Рядом кричит бабушка – просит их встать, потому что им завтра в школу. Это тоже в сердце отпечаталось.
– А как сказать ребёнку о том, что его мамы и папы больше нет?
– К каждому малышу – свой подход. Важно учитывать возраст детей. В раннем возрасте у них нет понятия смерти, и они не могут в полной мере осознать, что случилось.
Сказать ребёнку не просто о таком, ещё сложнее – убедить родственников, чтобы они не скрывали это от детей. Как правило, родные начинают говорить им: «Твоя мама заболела, она в больнице, поэтому мы плачем». Я считаю это большой ошибкой! Дети гораздо умнее, чем мы думаем, они уже всё знают и ощущают себя ещё хуже от того, что их считают недостойными проживать это горе вместе со всеми.
Например, ребёнку 9 лет меня попросили сообщить о гибели родителей, сами родственники не решались. Когда я спросила его – знаешь ли ты, что произошло? Он ответил: «Папа умер, мама тоже, я знаю». Я его крепко обняла. Немного поплакав, он сказал: «Пожалуйста, можно я не буду тут один оставаться, я хочу со всеми вместе быть».
В этом состоянии родственники даже не поняли, что, пытаясь «уберечь» малыша, они оставили его в соседней квартире совершенно одного, с осознанием ужаса происходящего....
«Твоих родителей больше с нами нет, но они очень тебя любили, нам тоже больно, нам тоже немного страшно, но мы будем вместе, мы рядом и переживём это вместе с тобой» – вот примерно то, что должен был услышать этот ребёнок.
Дома о работе ни-ни
– А как поступаете, если человек отказывается от помощи, но вы видите, что он ещё не совсем адекватен?
– Мы уважаем его мнение и ни в коем случае не пытаемся давить на человека, ведь ему и так нелегко. Но при этом постараемся не выпускать его из поля нашего зрения и в момент, когда он будет готов к общению, мы к нему подойдём. Но насильно садиться рядом и требовать, чтобы он рассказал, что у него случилось, нельзя. Человек имеет право отказаться от помощи.
– Жизнь после потери не будет прежней?
– Каждый проживает горе по-разному и ищет пути прожить его менее мучительно. Например, я запомнила женщину, которая потеряла единственную дочь. Конечно, страшно страдала. Мы работали с различными её состояниями: истерика, агрессия, плач.
Через полгода я встретила её совершенно случайно, она сказала, что полностью сменила профессию, обучилась на парикмахера-стилиста, так как её дочь не смогла завершить это обучение. И теперь на новой работе она чувствует себя немного лучше, это и был её ресурс.
– Патимат, часто ли вы и ваши коллеги испытываете эмоциональное выгорание, удаётся ли с этим справляться?
– Бывает непросто. Я часто говорю своим коллегам, что они имеют право на «одну слезу» перед пострадавшими. Но так получается не всегда – спокойно реагировать на смерть и боль других людей невозможно. Помню несчастный случай, на котором погибли дети, мы работали с матерью погибших, с большим количеством родственников, сопровождали опознание. По завершении работы сидели в машине 20 минут. Молча. Каждый со своими мыслями и слезами. Происходит переоценка ценностей с каждым происшествием. Каждый находит свои ресурсы, чтобы работать дальше.
Моя семья – это и есть мой личный ресурс. Каждый раз, вернувшись поздно ночью домой после тяжёлого выезда, мне важно обнять своих детей. О работе дома не говорю. Меня поддерживает моя семья, любимый муж и дети. Тяжело справляться самостоятельно, без поддержки родных.
